Enigma — MCMXC a.D. Успех, эротика и монахи. Большая история альбома

«Я хотел слушать музыку, которой не было. Я хотел купить такую музыку, но она не продавалась. Пришлось ее создать».

В ‘90-м году, когда Михель Крету придумал концепт Энигмы, он уже 12 лет был композитором и аранжировщиком в немецкой музиндустрии, из них десять лет в качестве солиста, а из этих десяти — пять лет в качестве продюсера. Крету с малых лет занимался музыкой: изучал классику в румынской школе для способных детей, окончил немецкую музакадемию с отличием, а после экзаменов пошел сразу на стажировку в студии, где его быстро приметили нужные люди (например, Фрэнк Фариан, основатель группы Boney M). Всё это время Крету зарабатывает на собственную студию, сколачивает собственную группу, выступает сольно, записывает музыку другим, аккомпанирует на концертах.

И вот в начале 80-х он знакомится с вокалисткой диско-группы «Арабески» — Сандрой Лауэр. Ей 16, ему 21. Они подружились и стали встречаться. Правда вскоре Крету заметит печаль в глазах возлюбленной. Сандре хотелось немного другой карьеры. Ей хотелось выбирать песни, наряды; хотелось признания на родине и во всей континентальной Европе, а не только в отдельных странах. Но пока мешает контракт. (Arabesque были продюсерским проектом.) По окончанию договора и после некоторых попыток Крету все же находит работающий рецепт хита, на котором зарабатывает миллионы. В ‘85 году вокруг Сандры выстраивается творческий процесс: Михель собирает команду талантливых текстовиков и музыкантов, принимает участие в создании чуть ли не всех песен, определяет стратегическое развитие. Для Сандры он — муж, бог, продюсер и отец родной.

Однако под конец 80-х Крету уже был морально опустошен и искал новые пути для творчества. В ‘88 году он покупает дом в глухой деревеньке на Ибице и обустраивает там новейшую студию. Сначала чтобы переждать немецкую зиму, а потом решил остаться с супругой и на весь год. Перемена места и домик у моря благотворно сказываются на музыке супруги — альбомы Сандры поздних 80-х становятся все более медитативными и менее танцевальными. На самом деле, если слушать внимательно, то отголоски будущей Энигмы можно услышать в разных ее работах.

Одна из первых — грозное интро пластинки Mirrors ‘86 года, совсем нетипичное для поп-музыки. Дальше эмбиентовое начало песни ‘87 года Everlasting love, где поверх мягкого звука положен утопленный в эхе бэк-вокал You’re my everlasting love, который звучит как григорианский хорал. Еще одно предзнаменований грядущего — вышедший за семь месяцев до рождения Энигмы почти слошь медитативный альбом Сандры Paintings in yellow. Его завершает многосоставная 7-минутная тема — так же сделают и в первом альбоме Энигмы, где в двух 10-минутных композициях Principles of Lust и Back to the Rivers of Belief будут скрыты несколько треков.

Михель: «Под конец 80-х мне казалось, что ничего нового уже не смогу придумать. Через два года я создал Энигму».

Крету неоднократно признавался, что создание Энигмы для него самого было загадкой на долгие годы. Мысли о новой музыке витают, но четкого представления какой она должна быть — нет. Михель много лет собирал по частям крупицы этой головоломки, пока не соединил несоединимые элементы: хип-хоповый ритм и григорианские песнопения, цитаты из Библии и сладострастный шепот. Все сошлось в одном треке Sadeness. Но не один Крету создал Энигму. В списке авторов проекта так же значатся Фабрис Квитад и Фрэнк Петерсон. Петерсон, помимо того, что плотно работал с Крету и Сандрой, неоднократно намекал потом все последующие годы, что Энигму он покинул не просто из-за «творческих разногласий». В книге Stars of 90s Dance Pop, где авторы хитов из 90-х рассказывают о днях былой славы, Петерсон раскрыл все карты о первых днях Энигмы.

Петерсон: «В ‘86 году в прокат вышел фильм „Имя розы“ с Шоном Коннери в главной роли; такой средневековый Джеймс Бонд. В фильме было несколько сцен с хоровым пением, к которому я пристрастился. Года два я носился с этой идеей и постоянно подкидывал ее Михелю Крету: нам надо что-то сделать с григорианскими песнопениями. Крету всегда меня спрашивал: «А кто будет эту музыку покупать?» — он не считал мою идею коммерчески привлекательной.

В то время я был женат на испанской девушке, а она происходила из окрестностей Мадрида. К церкви примыкал закрытый двор и в один день, прогуливаясь по нему, я услышал из чьих-то наушников ритм, который складывался с песнопениями, исходившими от капеллы. Я мигом отправился в музыкальный магазин и скупил целую пачку пыльных дисков с григорианскими хоралами.

Михель тогда корпел в студии с Фабрисом Квитадом над новым французским проектом, но работа не шла. И тут прибегаю я с пачкой этих компактов и прошу поставить поверх одного каких-нибудь ударные. Ну, скажем группы Soul II Soul. Поставили, совместили — дело пошло, у трека появился кач. Михель начал наигрывать мелодию и вуаля! У нас есть трек! Причем, забавно: мы поставили первый же компакт и все случилось! Мы не могли поверить, что вот так просто, с одного захода может произойти волшебство. Конечно, мы перебирали и другие диски, но лучше всех звучал первый вариант. Поэтому остальные мы отвели в сторону. Так вот за ночь мы записали трек Sadeness. Трек, который сложился благодаря большой удаче. И трек, в котором средневековые песнопения мешаются с хип-хоп битом под синтезаторную мелодию флейты сякухати— оказывается, к этой формуле мы шли столько лет. Михель придумал назвать проект Энигмой, я предложил название Sadeness.

Закончив трек, мы пребывали еще в некоторой эйфории. Вскоре нас навестил менеджер Михеля. Разумеется, мы ему включили трек. Он посидел, послушал и изрек: «Как-то слишком. На радио такое никогда не поставят». Конечно, мы расстроились. Но чуть позже пришел ответ из офиса Virgin, где остальной народ, в отличии от менеджера, проперся. Лейбл был в восторге от записи, поэтому сингл очень быстро выпустили.

Мы решили подписаться псевдонимами, чтобы сохранить анонимность пластинки: Крету стал Curly M. C. (Кудрявый Михель Крету), я взял F. Gregorian (Father Gregorian, Отец Григорианский), Фабрис по привычке сказал, что будет Дэвидом Фэйрстайном. Sadeness вмещал в себя много деталей: в нем было много культурных отсылок, он звучал модно и свежо, а самое интересное, что никто не мог угадать его происхождения. Где он был записан: в Италии, во Франции, в Штатах? Трек, вроде бы, стандартный, но звучит очень экзотично. Наверное, из-за этого все и получилось.

Церковь, конечно, была в ярости. Трек не сходил с первых полос газет, а в музыкальных магазинах он расходился как горячие пирожки. Sadeness взлетел на вершины хит-парадов и награды посыпались одна за другой. Мы принимали поздравления. Больше всех, конечно, их было в сторону Михеля. И если в начале он говорил, что это все придумал Фрэнк, то когда босс и основатель Virgin, Ричард Брэнсон, позвонил Михелю и поздравил его с победой, отметив великолепную идею с монахами, Михель ему просто сказал „Спасибо“. Тогда же все начало меняться — лавры стали переходить к Михелю. Сингл вышел в октябре и нас стали торопить выпустить альбом Энигмы к новогодним праздникам. В нашем запасе было всего несколько недель. Михель улетел во Флоренцию снимать видео для проекта, а я остался в студии записывать альбом. Когда же Крету вернулся и послушал результат — он извинился и сказал, что ему ничего не нравится и лучше он доделает альбом сам.

Тогда же выяснилось, что Крету зарегистрировал название проекта Enigma на себя. Я поинтересовался, какова же будет моя доля, ведь без моих идей ничего бы не получилось. Точных цифр я не скажу, но то, что предложил Крету было даже смешно обсуждать. Он оправдывал все тем, что мы вообще-то работаем в его студии и это его финансовое вложение. В итоге я решил, что мы альбом допишем вдвоем. А как иначе? Если бы я затеял судебный процесс, то меня бы гарантированно бы выкинули с проекта, к созданию которого я приложил руку. Да, приятного мало: я вложил в дебютник Энигмы кучу собственных наработок, кучу семплов с домашней коллекции, я могу рассказать об истории каждого трека. Но вместе с этим я понимал свою ответственность перед лейблом: мы записали успешный сингл и нам было дано задание выпустить альбом до декабря. Я не хотел быть тем гондоном, который все запорол. Я посчитал так: закончим пластинку, а потом поговорим о доле».

Дебютный альбом Энигмы вышел в начале декабря ‘90 года (и потому назван римскими цифрами MCMXC a. D — «1990 год от Рождества Христова») и сразу же попал в тройку лучших немецких пластинок всех времен. В Британии MCMXC a. D расходится тиражом в 900 000 экземпляров, в родной Германии — на миллион копий. Причем, первые пятьсот тысяч уходят в первый же месяц. Ажиотаж такой, что на полках пишут: «Энигма закончилась. Когда будем — не знаем». В магазинах диск презентуют монахи в красных и серых робах — клип Sadeness уже подготовил почву (В декабре ‘90 года Sadeness уже номер один в Бельгии, Австрии, Нидерландах, Швейцарии и Греции.) В Штатах альбом раскупают четыре миллиона раз. Он входит в 200 самых продаваемых пластинок Америки и держится в хит-параде Billboard 150 недель, почти три года. В этот период продано более восьми миллионов копий MCMXC a. D и пять миллионов Sadeness. Энигма становится самым прибыльным и успешным проектом на британском лейбле Virgin.

Петерсон после сдачи пластинки улетает домой в Гамбург. С Крету за эти тридцать лет он виделся пару раз. Одно из них — на досудебном соглашении, где Михель таки отстегнул Петерсону хорошую сумму за идеи. «И я ни капли не сожалею об этом поступке», — говорит Отец Григорианский. Как не сожалеет он и о работе с Крету и Сандрой. Даже несмотря на произошедшее он отзывается о них беззлобно. «Потому что большинство моих знакомств состоялось именно в период работы с Крету».

Григорианские же напевы стали для Петерсона хлебом насущным на ближайшие 30 лет — это он собрал ту самую группу Gregorian, которая в нью эйдж стиле и в неизменном монашеском обличии перепевает известные хиты самых разных лет. (А его музыкальный взгляд на продолжение Энигмы можно услышать в альбоме Sadisfaction.) Перемену же поведения бывшего друга Петерсон объясняет так: Михель Крету хотел изменить к себе отношение со стороны Virgin. Михель хотел перейти в высшую лигу. Да, он приносил деньги компании продюсируя Сандру; да, он был способным, но он безнадежно застрял в синти-поп звучании 80-х. Его воспринимали как композитора, который делает крепкие хиты для поп-эстрады, но сделать что-то по-настоящему прорывное, модное и молодежное — нет, таких подвигов от Крету не ждали. И он хотел сломать свой прежний образ. Он хотел создавать музыку без рамок.

Ведь в самом деле, после успеха Sadeness пресса настойчиво перебирала: кто же мог стоять за загадочной пластинкой? Любитель концептуальных альбомов Алан Парсонс? Помешанный на этнике Майк Олдфилд? Нет, оказалось, что эротику с античностью дерзко соединил чудаковато выглядящий Михель Крету, который засемплировал стоны своей супруги Сандры — бывшей звезды 13-летних девчат! Вот уж кто музыкальный новатор! Какие, оказывается, пропадали таланты! «Я хотел проверить, получится ли в наше время, когда упаковка важнее самого продукта, продать людям чистую музыку, — будет говорить Крету. — Поэтому я попросил выпустить сингл Sadeness без шумихи и раскрутки. Просто отправим диджеям трек на радио и посмотрим, поставят ли они нашу запись». Успех был феноменальный — сингл Sadeness стал номером 1 в Германии быстрее, чем на трек успели снять видеоклип. И это оказалось большим сюрпризом для местной музиндустрии.

«Мы очень долгое время находились под давлением английской и американской музыки, — объясняет Крету. — Нам приходилось играть по правилам привнесенного рока, рэпа, рока и множества других стилей. И вдруг появляется музыка, которая ни на что не похожа. И появляется где? В презираемой всеми Германии. Но эта музыка становится № 1 на американо-британском рынке. И для меня чрезвычайно важно, чтобы европейское музыкальное сообщество воспользовалось этой ситуацией и начало привносить свои идеи; чтобы музыку континентальной Европы стали воспринимать всерьез».

Крету строит Энигму как полностью анонимный проект: нет ни фото, ни пояснений, ни имен. Несмотря даже на сумасшедшую популярность, Энигма не дает концертов. Во всей Германии, положим, об этом знали, а вот уже в соседней Бельгии — нет, поэтому оттуда неоднократно приходили сообщения, что поймали каких-то полуголых девиц и ребят в монашеских робах на поддельных концертах. «Я не хочу давать интервью и сниматься в фотосессиях, — признается Крету. — Я затворник, я ненавижу выступать на сцене. Единственное, что мне нравится это работать в студии. И поэтому я создал такой проект, в котором только музыка говорит за себя. Энигма — это даже не группа и не исполнитель. Это идея, это невидимый проект, иллюзия группы. Когда я презентовал звукозаписывающей компании этот концепт — боссы уронили челюсть. Но в итоге все сработало». Крету сыграл в загадочность еще и потому, что не хотел связывать с Энигмой не только свой образ и имя, но также и прошлые достижения с провалами. Энигма — это место, где для него все началось с чистого листа. Заработав за предыдущие 12 лет целое состояние, он мог уже к началу 90-х заявлять, что не заботится о коммерческом успехе своих альбомов, а также диктовать выпускающему лейблу свои условия и всласть заниматься красивой экспериментальной музыкой с неустановленным авторством. Так ведь и было. Пока ее создателей не рассекретили.

Засада пришла откуда не ждали. В первой половине ‘91 года, в самый разгар энигмомании, поднимается скандал: мюнхенский хор Capella Antiqua, который специализируется по григорианским хоралам, подает в суд на лейбл Virgin — хористы узнают свои голоса в скандальных песнях Sadeness/Mea culpa и требуют не только извинений от авторов Энигмы за святотатство и искажение псалмов, но и солидной денежной компенсации за поруганную честь. Крету отпирается, мол, ничего не брал, хористов на свете много, а те, что он использовал в Энигме — это вживую записано в румынских церквях его знакомым. Адвокат Capella Antiqua грозит спектральным анализом голосов («У каждого голоса свой отпечаток, можем проверить») и тогда Крету признает за собой грешок. Стороны приходят к досудебному соглашению. Суммы не разглашаются, но известно, что заплатили всем: и хористам, и компаниям звукозаписи, которые издавали хористов. Шумиха с авторскими правами выводит из тени создателя Энигмы. До этого Крету общался с публикой только через анонимные пресс-релизы.

Теперь же музыканты спешат паломничеством на Ибицу разузнать у новоявленного гуру звука рецепт успешной пластинки. Теперь и знают куда стучаться на разговор и жаждущие новых сенсаций СМИ. (Есть байка, что в начале девяностых, находящийся в зените славы и ненавидящий давать интервью Михель, после выпуска каждого из альбомов выделял только две недели на общение с прессой. Журналисты в эти заявленные 14 дней сами должны были явиться на порог виллы Крету и отождать большую очередь из желающих. Каждому выделялось по полчаса на беседу. А то так если постоянно отвлекаться на прессу — то и времени на музыку не останется.)

Девяностые! Эпоха великих музыкальных открытий! Новое оборудование, новые жанры, новое звучание. В 1990 году семплинг еще балансировал на грани посадок и вседозволенности: одним группам прилетали судебные иски от правообладателей, других уберегла судьба от судей. Первый альбом Энигмы создавался в максимально сжатые сроки — нет времени на полевые записи грозы, дождя, барабанщиков и хождений по храмам. Есть только семплеры, синтезаторы, куча сторонних пластинок и голос боевой подруги Сандры. Поэтому первый альбом Энигмы содержит множество фрагментов из чужих произведений.

Взять то же начало — традиционное от альбома к альбому интро Энигмы с ее фирменным рожком (enigma horn) — на самом деле это прокрученное реверсом начало пластинки Not forgotten группы Leftfield. А этот звук, на самом деле, обработанный ревун для маяков и кораблей. Голосом же Энигмы стала менеджер по продвижению артистов Virgin Луиза Стенли — она предваряет будущее путешествие по альбому.

Sadeness был посвящением известному цинику, безбожнику, эротоману и извращенцу Маркизу де Саду. Но посвящением не в хвалебном ключе, а с вопросами от автора к литератору: «Почему Евангелие зло? Во что же веришь ты? Что ищешь? Раз против Бога ты, то против и человека тоже. Скажи мне, Сад: в чем радость от страданий?» (от фамилии Сада произошел садизм). Мотив придумал Крету, Фабрис Квидат стихи, а Фрэнк Петерсон подкинул идею скрутить эпитет sad (печальный) и фамилию де Сада в слово Sadeness, «К Маркизу де Саду»; не все лейблы поняли эту игру, а потому выпускали трек под более привычным именем Sadness — печаль. «Маркиз де Сад 30 лет своей жизни скитался по тюрьмам, — объясняет смысл задумки Михель Крету. — Прискорбно вообще-то половину жизни провести за решеткой. Но я люблю такие игры со словами, которые не только допускают разные толкования, но и предлагают слушателю свободу для собственных трактовок».

Да, возможно, нарочитая пикантность пилотного сингла должна была привлечь внимание масс, возбудить общественность и за счет этого вызвать интерес — наверное, в этом секрет больших продаж. Ведь так же делали Мадонна и Принс. Крету не согласен: «Мадонна и Принс продвигают свои записи через скандал —они мешают религию с половым вопросом, это чистый маркетинг. Я же занимаюсь не физиологической музыкой для секса (sexual), я занимаюсь чувственной музыкой (sensual). Это большая разница.

А объединение хоралов и Маркиза де Сада в одной песне выявило старое как мир мучительное противоречие между сексуальностью и церковью. Об этом не принято говорить, но сексуальность играет очень важную роль в жизни людей. Человечеством управляют два инстинкта: размножения и самосохранения. Так было всегда и с этим ничего не поделать. И взглянув на историю поглубже, мы поймем, что табуированность сексуальности произошло ровно из христианства; что на протяжении сотен лет приводило к разного рода нелепостям. Например, я считаю, что Папа Римский поступает безответственно, разъезжая по неблагополучным странам Третьего мира с просьбами запретить контрацептивы. В стремлении слепо следовать догмам, богослов только умножает скорбь и нищету — рожденным в таких условиях нежеланным детям в этих бедных странах остается либо голодать, либо умирать от неизвестной заразы, либо быть вовлеченным в банальную проституцию. Разумеется, я уважаю понтифика, но здесь он неправ».

Между тем, в замыслы Крету не входило создание противоцерковного или антирелигиозного альбома. «Я хотел возобновить диспут касаемо церкви и сексуальности». Эти две темы и уравновешивают пластинку. Но не все поняли. Помимо возмущений аббатов, хитовые треки Энигмы отказывались включать и некоторые особо впечатлительные держатели радиостанций. Появляются даже слухи, что в песнопениях зашифрованы сатанинские послания. Лейблу пришлось спешно выпустить опровержение. Сам Крету говорит, что не хотел никого обижать своей музыкой и даже не собирался вбивать клинья между атеистами и богомольцами. «Я сам глубоко верующий человек, — оправдывается Крету. — Поболее многих, кто каждое воскресенье ходит на мессу. Я-то хотел всего лишь, чтобы люди начали немножко думать. А на церковь мне все равно. Что говорить о римско-католической церкви? Войны, инквизиции, сексуальные скандалы и вместе с этим проповеди о безусловной любви? В наше время церковь себя изжила».

Альбомная версия Sadeness входит в триптих Principles of Lust — прямой отсылкой к работе Фрейда о принципах наслаждений. Mea culpa продолжает ту же тему, доводя ее до исступления: «Моя вина, что предаюсь желаниям, что хочу дойти до конца своих грез; да, я безрассудна, я грешна. Возьми меня». И все это на фоне григорианских хоралов о милосердии Всевышнего. Чтобы англоязычный мир не падал в обморок, тексты Сандры проговариваются на французском. (Про Mea culpa Крету говорит, что давно мечтал завести в чарты сингл с фразой на латыни.)

Надо сказать, что Крету использовал не только дыхание самой Сандры, но и семплировал yeah-вздохи Мадонны с ее сингла Justify my love ‘90 года (как раз у нее начался период исследования собственного либидо, впереди книга Sex и диск Erotica), а также судорожные стоны греческой актрисы Ирен Папас с многогранного и многострадального альбома 666 группы Aphrodite’s Child, которая подарила миру лирического тенора Демиса Руссоса и пионера электроники Вангелиса.

Callas went away посвящен одной из величайших оперных певиц Марии Каллас. «Она ушла, но голос ее бессмертен». И в доказательство приведен отрывок оперы Жюля Массне «Страдания молодого Вертера». «Музыка и звуки в этом альбоме как свет от фонарика — они всего не расскажут. Вам следует всмотреться в пустоту между строк», — кидает загадки Михель Крету.

Знающие люди говорят, что понимают все религиозные отсылки, которыми пронизан первый альбом Энигмы. Потому что после Mea culpa тема эротического экстаза отходит на второй план. Им на замену выходят библейские строки из Книги Откровения Иоанна. Например The voice and the snake — «Голос и змей». Голос говорит о мести людям, а змей в Библии это олицетворение зла и дьявола. И это не Сандра в треке с Михелем Крету завораживающе говорят в унисон — это прямой семпл с альбома 666. Только на альбоме Энигмы речь героев дополнительно разукрашена синтезаторными волнами, которые, должны напоминать извивание змея. В треке речь идет о семи чашах, каждая из которых последовательно выливается мстивыми ангелами за поклонению зверю, отчего почва теряет плодородие, моря и реки становится безжизненными, солнце выжигает людей, звезды гаснут, а воздух превращается в яд.

Дальше — Knocking on forbidden doors. В Библии Дверь (door) означает не только саму дверь, но и переход в состояние праведности, вечной жизни. Иногда дверь трактуется как шанс. Стук в дверь (Knocking on door) символизирует молитву, потому как Дверь это и само учение Христа. Оттого знаменитое «Стучите и вам откроют» по-Матфею следует понимать как «Вас услышат, если вы молитесь и искренне верите». Knocking on forbidden doors могут толковаться и как запретные врата в рай для нераскаявшихся.

Way to eternity — это кавер на главную тему фантастического фильма «Близкие контакты третьей степени» о пришельцах.

Rivers of belief завершают альбом и это неслучайно. Реками веры или «реками воды жизни (сверкающими как хрусталь)» заканчивается Книга Откровений и сам Новый Завет. В 22-й главе Апокалипсиса, когда свершилась победа над зверем, а Сатана заключен в цепи на тысячу лет, спасшиеся верой возносятся в Иерусалим, по главной улице которого течет река и именно Христос говорит, что по возвращении его воздастся всем по делам им. «Отведи меня к рекам веры, друг мой. Я обещаю, что вернусь» — здесь 33-летний Крету поет чуть ли не от образа Христа, подразумевая в строках о Втором пришествии. Все в этом альбоме пропитано символизмом.

«Знаете, люди в ужасе от моей музыки, — улыбаясь закуривает Крету. — „Что вы делаете?!“ кричат они мне. Нельзя, мол, мешать григорианские песнопения и современный ритм! Нельзя, например, брать молитвы на санскрите и совмещать их с электроникой! Но я беру и делаю, потому что у меня такое вот широкое понимание музыки. Не надо беспокоиться; я делаю то, что хочу и как хочу. Я давно усвоил: лучше всего у меня получается идти против течения, когда все вопреки».

Крету говорит, что устал от эстрады и вдохновлялся тематическими альбомами британских групп Art of Noise и Pink Floyd. «Энигму я создал как месть всему, что я слышал в популярной музыке. Энигма воплотила мечту моей юности. Первый альбом я хотел сделать полностью инструментальным. Но инструментальная музыка обычно звучит очень холодно и поэтому я решил ее разбавить человеческим голосом. Церковные песнопения в данном случае используются для усиления и создания завершенности произведения. Дополнительные же сообщения проговариваются — они тоже вплетены в альбом для создания нужной атмосферы. Конечно, может показаться, что эта музыка написана для какого-то кинофильма. Это не так. Единственное, к чему я стремился — это максимально внести человечности и тепла и избежать ассоциаций с традиционно холодной синтезаторной музыкой. В целом, альбом должен создавать ощущение полета».

Крету пожинает плоды земной славы. Конкурирующие лейблы создают свои подобия энигматик мюзик: Deep Forest, Stone Age, Era, Beautiful World, B-Tribe. Сам лейбл Virgin берет к Энигме еще нескольких представителей электронной этники: Sacred Spirit и Adiemus. Под электронный ритм идет все: американское кантри, шотландские волынки, южноафриканские песни, итальянская опера, испанское фламенко. Но наследие Энигмы —это не только вездесущие тумбы-юмбы под синтезаторы. Альбомы Михеля Крету также открыли двери музыке для любовных утех. Все эти мягкие ритмы с чарующим и соблазнительным шепотом на французском от бесчисленных музыкантов в девяностые и нулевые, когда в моде был роскошный лаунж, — все эти треки тянутся от первого альбом Энигмы.

«Самое лучшее доказательство того, что ты придумал что-то новое — это когда тебя начинают копировать. Наверное, я должен начать беспокоиться, но я наоборот горжусь этим, я польщен. Я смакую этот момент, потому что завтра станется так, что в моде будет кто-то другой. Однако, признаться, кое-что и раздражало. Я столько еще мог сделать с григорианским песнопениями, но из-за вала копий под Sadeness пришлось отказаться от этих идей. Все начали использовать хоралы. Везде эти хоралы. И на всех модных показах, — от Парижа, Милана и Лондона, — звучит Энигма или ей подобная музыка».

Разумеется, Михель Крету, не записал ничего круче первого альбом Энигмы. Хотя бы потому, что новаторские идеи рождаются не так часто. Крету будет стараться, в его последующих пластинках будут попадаться жемчуга и бриллианты, но все они — только малочисленные драгоценные камни в сонме уже опробованных идей в уже понятной концепции. Остальные альбомы всегда будут сравнивать с тем самым, который больше всех впечатлил.