Ренаат Вандепапиелере про лейбл R&S и его перезапуск
«Я был диджеем и очень плохим ударником, — начинает разговор Ренаат, зажигая сигарету и сразу живо размахивая руками. — У меня не было таланта ударника. И вот почему я создал лейбл. Чтобы быть поближе к музыкантам. Мы начали в ‘83 году. Я еще совсем молодой и работаю в музыкальном магазине, нарезаю копии с местных каверов на заграничные песни». Была такая мода в Бельгии того времени: перепеваешь чужие темы в надежде, что они выстрелят, а ты озолотишься. «А когда познакомился с музыкой Деррика Мэя и Джоуи Белтрана, то захотел привезти этот международный движ к нам в Бельгию. Тогда у нас была реальная пустошь».
«К нам магазин приходили пластинки в одних белых конвертах. Счастье там было найти хотя бы телефон музыканта. С Дерриком я познакомился именно так — я позвонив ему в Детройт. С Афексом было так же. Все получалось просто, потому что и Джоуи Белтран, и Деррик Мэй были очень молодыми и быстрыми на подъем. Джоуи было 17, например. Они сидели у себя дома и&nbs;создавали музыку, на которую никто не обращал внимания.
«Прорыв R&S произошел как раз с Белтрамом. Его пластинка Energy flash вывела нас на международный уровень и принесла признание». Издавая релизы пионеров детройтского техно, Деррика Мэя и Карла Крейга, R&S Records быстро себе заработал репутацию визионера непонятной музыки. Но Ренаат смотрел дальше и вот на горизонте появилась фигура странного рыжего паренька, который пишет не менее странную глитч-музыку в своем домике на юге Англии.
«В ‘91 году в моей жизни появился Афекс Твин. В ту пору совсем юный, за его плечами было всего пара пластинок скромными тиражами. К нам в Бельгию он приехал с большой коробкой кассет. У Афекса не было денег на оборудование, поэтому он паял собственные синтезаторы все результаты записывал на кассетный магнитофон. Помню, как вместе с ним мы сидели и слушали его кассеты, а я тогда думал: „Он точно не от мира сего.“ Первые его два альбома (Selected works) состояли из треков, которые мы набрали с тех самых кассет. Наши фанаты (для мой лейбл ассоциировался только
Ренаат о названии R&S и его оформлении: На R начинается мое имя, на S моей жены Сабины. Вздымающийся конь здесь потому, что я всегда питал большую страсть к лошадям, с детства мечтал на них кататься. Треугольник — символ защиты. Черный — цвет ночи, зеленый — надежды, голубой — романтики.
R&S очень быстро вписались и в историю хаус-музыки. «Пластинка Jaydee — Plastic dreams стала хитом по чистой случайности. Она совершенно не была похожа на клубные треки того времени». Plastic dreams стал номером один в танцевальных
Совместное предприятие продержалось всего год и сопровождалось ожесточенным давлением. «Мне все равно: Будда, Аллах, Господь, Королева Англии или Обама — я буду вежлив с каждым, но не позволю никому диктовать свои условияь. Никого из мейджоров не интересовали мои изыскания — они желали только хитовые пластинки. Вот потому я сними постоянно собачился, я не хотел не играть по их правилам. Я не искал музыкантов, которые выстрелят на весь мир; и нам не надо ничего доказывать — как лейбл мы уже состоялись. Мы начинали с ничего: с улицы,
После разрыва отношений с Sony Music лейбл Ренаата ввязался в еще одну авантюру — на этот раз с семейством независимых музиздательств Play It Again Sam (PIAS). «Музыка стала однообразной. Я говорил об этом многократно и готов еще разок повторить:
в ‘99 году появилось чувство, что я слушаю один и тот же трек. Я устал от менеджеров, устал от высокомерия диджеев, которые уже становились суперзвездами; и для меня R&S превратился в чистый заработок. И я остановил лейбл. Приехали».
После 20 лет работы R&S встал на паузу. «Вместе с нами трудились 35 человек. Я пришел в офис и сказал: »Простите, ребят, но мы зашли
Супруги жили счастливо и обособленно вплоть до 2006 года, когда знакомое лицо, продираясь через грязь и навоз, постучало в дверь. «К нам зашел юрист, с которым мы проработали 20 лет, и один из наших ребят с британского отделения R&S. Они приехали к нам, а я уже к тому времени выглядел как настоящий фермер: с бородой и в одной и той же паре джинс шестой год подряд. Ребята приехали уговаривать меня вернуться. Мы пошли в ресторан, проговорили за четырьмя бутылками вина и под конец вечера я сказал: „Ладно, к черту, давайте попробуем“».
И примерно тогда к Ренаату пришло вдохновение на вторую волну R&S. Надо сказать, из необычных мест. «К тому времени дабстеп начал соединяться с техно музыкой. На сцене творили Mala, Burial. Mala, кстати, внес огромный вклад в развитие сцены — он ее крестный отец. Вот тогда и пронеслось в голове: «Может быть, может быть… Ok, нырнем еще разок».
Камбэк не был сказочным. «На протяжении трех лет царил невообразимый бардак, — смеется Ренаат. — Ничего не получалось. В британском офисе хотели сделать все
по-своему и в этом и был корень всех бед. И тогда мы с Сабиной решили взять снова все в свои руки. В 2009 году мы встали у руля. Я решил отслушивать все. Мне далеко за 60 и я единственный старикан, который трясет задницей на танцполе, подбегая иногда к диджею с вопросом «Что это играет?». Может, я из ума выжил, не знаю.
Ренаат Вандепапиелере и Сабина Майес сначала сорвали куш, потом его спустили, потому сами исчезли, а теперь они вернулись. У них все завязано на музыке и Ренаат до сих пор усердно прочесывает бельгийские бутики с пластинками, сверяясь с современными вкусами. «Танцевальная культура происходит на улицах. Это не башня с золотыми кольцами, где
Статья в журнале Vice.
Перевод: Георг Палладьев
