Gotan Project — La revancha del tango. История альбома

Вечно найдутся горячие головы, которые захотят осовременить традиционную музыку, и всегда найдутся оскорбленные таким поступком. Но Филипп Коэн, одна треть Gotan Project, напоминает, что вообще-то в родном Буэнос-Айресе танго начиналось как панк-движение деклассированных элементов — бандитов и кокаиновых торчков. Более того: оно остается и таким же.

«Танго возникло от африканской диаспоры, которая проживала в трущобах портовой столицы, — объясняет Коэн. — В конце 19 века европейцы и африканцы собирались в аргентинских барах и борделях, где не только развлекались, но и музицировали с местными. Вообще, это плавильный котел, где смешалась самая разная музыка.

Изначально танго шло от аргентинского фольклора, от низших сословий — богачи о ней не имели никакого представления. Это потом они прониклись, а через европейцев этот танец очень быстро стал популярен в высших кругах Парижа начала двадцатого века. Танго облагородили буржуа и с тех пор он стал считаться красивым увлечением богатых, страстных и уважаемых людей в дорогих костюмах. Собственно, так же думали и нацисты, которые не запретили танго, взяв Париж».

«Но танго это не фоновая музыка, — продолжает Коэн. — Не Кафе дель Мар. В танго живет мятежный дух — как в панке; не в каждом жанре найдешь такое. Астор Пиаццолла шокировал общественность, выдав пощечину всем, когда начал соединять танго с современной музыкой — в его годы такая дерзость расценивалась как появление Sex Pistols в традиционной музыке. Танго появилось не от хорошей жизни; его создали бандиты, которым не надо было увешивать себя пирсингом, чтобы показать, какие они бунтари. Тем не менее, это страшно чувственная музыка со сценами из жизни в миниатюре. Танго может длиться всего несколько минут, но за это время разворачивается история любви, когда танцоры сближаются, друг друга соблазняют, а потом занимаются любовью. И, так же как и в настоящей жизни, это не всегда получается! Тела танцующих не всегда плотно прилегают друг к другу — это и зажигает искру интереса. И такая форма простой чувственности отличает танго от остальных форм танца».

Реванш танго — это приобщение аргентинской музыки к современной. Слушать маленький аккордеончик в юные года, возможно, не самое привлекательное занятие. Так же думали и швейцарский электронщики Кристофф Мюллер, а также французский хаус-диджей со стажем и кинокомпозитор Филипп Коэн, пока не познакомились с другим взглядом на фолк с побережья Буэнос-Айреса. Коэн открыл музыку Астора Пиаццоллы, когда разглядывал в юности фонотеку родителей его девушки. Мюллер не признавал ничего, кроме электронной музыки, пока не переехал в конце 80-х в Париж и не познакомился с черной и латиноамериканской музыкой, а оттуда и до аргентинца Астора недалеко. Коэн и Мюллер встретились в середине девяностых, оглянули семплерную вакханалию и решили скрестить бразильскую музыку с электроникой.

Но очень скоро им повезло встретить родную душу — настоящего аргентинца — Эдуардо Макарова, который мечтал развить танго дальше акустических концертов. «Я мечтал привести его в современную музыку, наполнить им сердца молодых людей, которые никогда не слышали о танго». Эдуардо ничего не знал об электронной музыке и с трудом отличал хип-хоп от хауса, а Мюллер и Коэн не знали ничего об Аргентине. Несомненно, им было о чем поговорить.

Мюллер: «Эдуардо расширил мой кругозор и познакомил с большим количеством народной аргентинской и южно-американской музыки. Одна из записей была нашпигована аргентинской перкуссией и я влюбился. Мы решили попробовать писать музыку вместе, не ориентируясь на то, что сейчас популярно. У Эдуардо было много знакомых музыкантов в Париже и очень быстро мы начали вместе импровизировать. Но все получилось не сразу. Через пару-тройку проб мы записали свою версию Vuelvo al sur (Еду обратно на юг) Астора Пиццоллы, но трек не получался таким, как нам хотелось. В нем чего-то не хватало и сколько бы мы с ним не возились — все равно результат нам не нравился.

Однажды, когда мы уже чуть не сдались, я сидел в студии и начал выкручивать эффекты у некоторых каналов трека, добавляя им эха, разные фильтры и вообще всячески измываясь над звуком. И вдруг в музыке появилась жизнь! Мы нашли недостающий компонент.

Вдохновленные, мы тут же начали развивать идею и попросили игрока на бандонеоне (маленьком аккордеоне) сыграть для нас экспромт, а не полагаться на прописанную партию. Мы записали финал и начали работать над его как бы продолжением — El Capitalismo Foráneo (Иностранный капитал), но и здесь чего-то не хватало. Однажды я шел по улице, переслушивая „Капитал“ в своем плеере, и обратил внимание на окружающий шум, который хорошо сочетался с музыкой: лай собаки, проходящий поезд — звучало это фантастически хорошо. Я записал шумы и свел их с треком, что дало такое ощущение трехмерного пространства».

Выпустив на пробу тысячу десятидюймовок с двумя треками в 2000 году и не надеясь ни на что, они попадают в поле зрения агентств и музыкальных критиков. За пластинками следует продолжение: Tríptico, составленный закономерно из трех частей, и кавер на «Последнее танго в Париже» Гато Барбьери. Следом — самая известная у готанщиков тема Santa Maria и медленная на обороте, почти дабовая, переработка темы Chunga’s revenge Фрэнка Заппы. «Вилли Крук здесь называет имена разных людей, — поясняет Кристоф Мюллер. — Сначала тех, кто записывал альбом; потом тех, кто вдохновил на его создание, а затем наших друзей и семьи».

Из своих песен реваншисты особо выделяют «Эпоху», навеянную недавней историей Аргентины. Мюллер: «Я попросил Эдуардо написать песню о пропавших людях во время диктатуры Пиночета. Непростое положение, когда ты влюблен и счастлив, но при этом в стране погибают молодые люди. В то же время Época — о вере в светлое будущее Аргентины».

«Наш первый альбом стал музыкальным сопровождением экономического краха 2001 года в Аргентине. Пластинка вышла в октябре, а в декабре все случилось. Я помню это потому, что трек El Capitalismo Foráneo звучал постоянно на улицах Сан-Хуана. Так ведь и было — заграничный капитал выжал из страны все соки; и не без помощи аргентинского правительства, надо сказать». Кратко: привязка цен к доллару + освобождение иностранных компаний от налогов и традиционный популизм = половина живущих за чертой бедности и дефолт под Рождество. Ну и как здесь, кстати, вшита эмоциональная речь аргентинки Эвы Перрон из 50-х про «Олигархам нас не сломить» и фрагмент речи в команданте Че Гевары в Queremos Paz про «Нам нужен мир» — через пять лет после кубинской революции.

Группа не заявляет о себе как о политической шайке левых активистов — она просто напоминает историю Аргентины и ее культуры. Но зная все детали альбома (как и то, что ребята основали лейбл ¡Ya Basta! — ¡Хватит!, который является девизом партии мексиканского леворадикального политика Команданте Маркоса), можно посчитать пластинку реваншистской не только в музыкальном плане. Знали бы это те, кто заводил пластинку в модных бутиках от Парижа до Нью-Йорка:-)